Прозаические произведения: Сфера безмятежности Напиток Семь легенд и сказаний башкирского народа Об одном незначительном споре

Солнце сквозь стекло пригревало совсем по-летнему, но Лялька не обращает внимания на его обманчивую ласковость. Она надела белый английский свитер с бегущими по груди оленями, расклешенную юбку до колен из твида, колготки в тон ей. Долго рылась в многочисленных коробках с обувью, пока не остановилась на коричневых замшевых ботиночках. Придирчивый взгляд в зеркало напомнил ей о прическе. Волосы надо как-то уложить посолиднее. Жаль, что у нее никак не получаются плетенки: было бы строго и красиво. Она с сомнением поглядела на кудрявую копну. Вряд ли что-то получится кроме обычной косы. Минут пятнадцать она пытается заплести непослушные пряди в подобие каната. Кудри выскальзывают из поднятых рук, неохотно собираясь в растрепанную метелку. Распуская очередной парикмахерский шедевр, девочка не останавливаясь, начинает заново сложную операцию. В черных глазах отражения потихоньку собирается упрямая злость. В свитере становится неимоверно жарко.
"Спокойно, - командует себе Лялька, смахивая пот со лба - Плести косички, задачка посильная для восьмилетней пигалицы. Не сдавайся, гражданка Исмаилова!" Это обращение прилипло к ней с начала процесса над отцом. Теперь все у нее граждане. Даже Фания. Она смотрит все сюжеты на эту тему, которые появляются в новостях. Нурия конечно держит ее в курсе, но не на сто процентов. Как и Николай, новая знакомая считает ее маленькой.
Усевшись на стул, девочка в зеркале несколько минут смотрит в упор на Ляльку. Кожа ее за осень посветлела: глаза, брови и ресницы опять кажутся нарисованными углем. Губы красные. Щеки розовые. Кто поверит, что у этой особы глубокие семейные проблемы и личные переживания? Сидит, довольнехонька!
Рука сама собой тянется запустить чем-нибудь! Щетка для волос царапая по гладкой поверхности, падает на пол.
- Разобьешь! - влетает в комнату с круглыми глазами Рената, - я думаю, она тут собой любуется, а она расческами кидается. Ты что? Зеркала тебе не жалко?
- Подсматривала? - делает вид, что сердится, Лялька.
О любопытстве Ренаты и умении появляться в самом интересном месте, у них в доме уже ходят анекдоты.
- Что ты Лялечка, я же только что из школы. Зашла поздороваться. Привет! - целует она в румяную щеку старшую подругу.
- Здравствуй!
- Ты что, опять сердишься?
- Я не на тебя. Косу вот заплести не могу.
- Дай я! - радуется возможности помочь малышка, - меня мама еще в садике научила.
- Ты и вправду умеешь?
- А ты думала меня Рашида-па так причесывает? - трясет перед Лялькиным носом сложносочиненными косицами та.
- Думала мать.
- Мамы уже дома нет, когда я встаю!
- А чего совсем к нам не переберешься?
- Не знаю, - пожимает плечами девчушка, - мама говорит нам нельзя жить вместе с вами, а одной дома ей будет страшно.
Уже больше месяца Николай привозит Ренату после занятий к ним: поесть и сделать уроки. Нурия занята допоздна. И Лялька видит ее гораздо реже, чем хотелось бы. Но каждый вечер, телохранитель везет малышку обратно домой, забирая по дороге мать.
- Давай, - откидывается на спинку стула Лялька, - твори. Главное, чтобы получилось строго и аккуратно.
- Зачем тебе? У тебя вон какие волосы красивые, как в рекламе "Шварцкопф". Если бы у меня были такие кудри, я бы только с распущенными ходила! Пусть бы Людмила Егоровна сколько угодно ругалась, ни за что бы заплетать не стала.
- Ренатка, у меня всего минут пятнадцать осталось, потом поболтаем, ладно?
- Ладно, не бойся. Я как помощник почтальона в "Людях в черном - 2". Смотрела? Он такой смешной, с сигаретой, под столом. У него еще несколько пар рук было. И он ими быстро-быстро письма сортировал. Неужели не помнишь?
И действительно, девчушка, не переставая болтать, соорудила вполне симпатичную плетеночку вокруг Лялькиной головы. "Ну вот, - с удовлетворением поглядела на свое отражение девочка, - теперь хоть капельку повзрослее".
Она чмокнула довольную своим творением Ренату и помчалась к машине, накинув на всякий случай коричневый шелковый плащ.
- Опоздаем. Ты же сама меня торопила, - удивленный преображением подопечной, Николай только чуть дольше, чем обычно поглядел на Ляльку, но спрашивать ничего не стал, - осталось десять минут.
- Успеем, дядя Колечка, постараемся успеть, хорошо? Хочешь, я сама за руль сяду?
- Тогда уж точно успеем, - он посигналил охране каким-то особым образом и на скорости проскочил молниеносно отъехавшие ворота, - на тот свет.

Он напоминал сам себе Кая. Пустая квартира казалась Ледяным дворцом. В душе складывались длинные бесполезные слова, над которыми хотелось плакать. Давно разрядившийся мобильник лежал на столе холодным куском льда. Никто давно не звонил. А ему - не хотелось. Родители почему-то были рады этим жутким для него переменам. Они иногда заглядывали в комнату, предлагая чая или спрашивая, как дела. "Плохо", - говорил бесцветным голосом он. "Все наладится, сынок", - торопливо утешал отец, исчезая к своему компьютеру. "Хочешь, я приготовлю что-нибудь вкусненькое?" - пробегая от телевизора в кухню, щебетала мать. Ивану казалось, что если он уснет летаргическим сном, родители будут довольны еще больше: сын жив, здоров и не доставляет абсолютно никаких хлопот.
Сегодня он не пошел в школу. А зачем? Кого это вообще волнует? Только не его самого.
Мама не разрешила завести собаку. Что собаку, даже хомячка или рыбок. Он слоняется по стерильной жилплощади и не может найти себе места. Его нет. Так называемая "детская", обставленная по последнему слову журнального дизайна, никогда не вызывала у него никаких эмоций. С таким же успехом он мог спать в музее или на вокзале. Нет. На вокзале было бы даже интересней. Все-таки люди кругом.
Он подошел к окну. Солнце оживило в старом дворике краски: красной и желтой листвы, серебристой серости деревянного уличного туалета, сочной коричневой грязи свежевспаханной протекторами джипов земли. На пустых скамейках уже не засиживаются старушки. Парочка перепачканных ребятишек носится друг за другом, втаптывая нарядные разноцветные листики в глину. Из ртов у них идет пар. И эта неорганизованная мешанина, кажется ему куда целесообразней, чем пустыня за его спиной.
Скоро и здесь все укроет снегом.
От его дыхания на стекле остались белесые туманные пятна. Иван надышал еще несколько и соединил их пальцем, что-то это напоминало.
- Петька! Петька! - громко кричали дети внизу, - идем гулять!
Но невидимый Петька не откликался, и они прибавили еще громкости.
- Петька-а-а-а!!!

"Петька, - подумал равнодушно Иван, - Какое имя смешное. Петр - по-гречески - камень". Камень. Петр - камень. Петр. Он отошел от подоконника и налил себе чаю. Зеленого. Достал из холодильника инжир. Пожевал безвкусную вязкость. Запил.
Мальчишеские голоса во дворе умолкли. Наверное, они дождались своего Петьку. Странно. Что-то шевельнулось внутри. Как будто маленькая скользкая рыбка легонько стукнула хвостом по воде. Бульк. Он прислушался к разбегающимся от этого движения кругам.
Из глубины рвалось какое-то воспоминание. Равнодушно он достал оттуда маленький кусочек сна.
Белесые шары и мальчик со светящимся камнем в руке. "Да помню, я, - с досадой он собрался было отшвырнуть это видение куда-нибудь подальше, - Ну и что? Мальчишка - врун, а камешек Исмаилова стырила у галок".
Но рыбка не сдавалась. С нарастающим недовольством и даже злобой, Иван попытался восстановить ледяной покой в душе. Только абсолютная невозмутимость может исключить попытки совести сделать ему больно. Надо выморозить засранку.
На карниз сел голубь. Повернувшись боком, он ласково посмотрел на парня и постучал клювом по стеклу. "А ты то чего? - вдруг с обидой подумал Иван, - тебе то, что от меня надо?!" Слезы холодными каплями встали перед зрачками, на мгновенье, исказив комнату, съехали по ресницам на щеки. Нагреваясь по пути, друг за дружкой попадали на ладони. "Теплые", - удивился он.
Голубем, его прозвала Иринка.
Во-первых, за привычку слегка переваливаться при ходьбе. А во-вторых, за рваный, вспархивающий полет.
Он еще раз подошел к окну, вспугнув гостя, растворил рамы и наклонился в струи огибающего дом ветра. Голубь невозмутимо перелетел на соседнее окно и оттуда также доброжелательно и кротко поглядывал на свесившегося вниз Ивана.
- Ты думаешь, я больше не полечу?! - заводясь от собственного крика, проорал он птице, - думаешь, мне слабо?
- Гр-р-р, гр-р-р, - заворковал, заволновался вдруг, голубь.
Розовые лапки его заскользили, заскрежетали по наклонному металлическому карнизу.
- Это вы все зря! Летать - это как ездить на велосипеде: раз нучившись, ни за что не забудешь!
Он забрался с ногами на подоконник и пару секунд посмотрел вслед раскрывшимся сизым крыльям. Всепоглощающее ощущение счастливого парения вперемешку с возбуждающим страхом высоты вдруг овладело им. И, больше не раздумывая, он рухнул вниз.