Прозаические произведения: Сфера безмятежности Напиток Семь легенд и сказаний башкирского народа Об одном незначительном споре

- Он сам тебе сказал, что ему хорошо?
- Я знаю. Все мужчины любят делать это. А от твоего Виктора будут красивые амазонки. Он глупый, не понимает... - начала было говорить Ямиля, но тут же сменила тему, - тебе нравится твой новый наряд?
Это я подбирала его к твоим золотым волосам.
- Очень! - я решила не форсировать события. Сказано итак достаточно, чтобы начать действовать. - Красивый наряд.
- Мы продаем наш киим за хорошие деньги верхним урусам. А на заработанное покупаем технику.
- Отличный костюм! Жаль, у вас нет зеркал - полюбоваться.
- Как это нет? Есть! - поймалась на удочку девочка, - пойдем, я покажу!
Пролетая по глиняному небоскребу, я не заметила ни одного зеркала. А между тем все женское население, повстречавшееся нам, выглядело очень даже ухоженным. Сейчас, проходя этими же коридорами пешком, я испытывала совсем другие ощущения. Нижняя, иньская часть дома была тиха и сосредоточена. Редкие обитательницы, в основном девочки и пожилые женщины, были заняты своими делами и не обращали на меня ни малейшего внимания. Ароматы еды опять сменились знакомым запахом полыни и емшана. По-видимому, эти травы выполняют роль антисептиков и освежителей: особенно пахло, когда мы проходили мимо отверстий в стенах.
Комнат с окнами было не так уж много, но другие тоже не казались слишком темными из-за незамеченной с первого раза светлой неглазурованной плитки, неровными квадратами устилавшей стены. Но зеркал или хотя бы отражателей нигде не было. Мы вошли в лифт. Хотя его легкая конструкция больше напоминала китайский паланкин. Ассоциация возникла, наверное, из-за бумажных дверей. Мне понравился общий для всего дома мотив в орнаменте: 3 звездочки, вьюнок и спираль. Один и тот же - на стенах, циновках и одежде.
Деревянный шкафчик, слегка раскачиваясь на невидимых тросах, потянулся наверх. Странно, никакой техники безопасности, или их дети не ездят в лифте? Первое, что сделал бы нормальный ребенок - провертел дырочку в бумаге, чтобы посмотреть, как устроен подъемный механизм. Любой мальчишка...
Сердце сжалось от запрещенных умом воспоминаний. Тот резервуар внутри, отведенный организмом для памяти, близок к переполнению. Я могу почистить любую его часть. Не хочу. Как скупой рыцарь, изредка перебираю в одиночестве свои сокровища. Одни с непреходящим стыдом не разглядывая, кладу обратно; другие, начищая до блеска и улыбаясь, подолгу не выпускаю из рук; третьи заставляют трепетать и плакать мое сердце: как будто они были вчера. Но ни песчинки из этой тяжелой горы мне не выкинуть. Пока она не засыплет меня целиком.
Ямиля в упор смотрит на меня: интересно, а что видно ей? Дочь Земли неожиданно подмигивает мне и хохочет.
- Ты боишься бешекнэ?
- Боюсь чего?
- Люльки, в которой мы едем.
- Ага. Не люблю замкнутых пространств, - для чего-то сознаюсь я, - и потом, вдруг мне случайно придется опереться на дверь. Она же может порваться.
- Давай попробуем! - продолжает веселиться девочка.
- Ну уж нет. Лучше без меня. Да и тебе не советую.
- Не бойся! Куркак! - маленький загорелый палец смело протыкает тонкий слой рыхлой коричневой бумаги, - Смотри!
С замираньем заглядываю в образовавшуюся дырочку: под бумагой обыкновенный металл. Мне становится легче. Как многого я боюсь! Хотя, зачастую, я боюсь опасности не для себя, а из-за того, что не смогу быть там, где нужна. Конечно, Виктор не маленький ребенок и наверняка уже предпринял что-то сам. Но в данной ситуации, когда везде распоряжаются женщины, мне просто легче действовать, чем ему. Или я пытаюсь оправдаться?
Кабинка останавливается, и в образовывающихся бумажных складках я по-прежнему не вижу металла. Мы где-то близко к кухне: пахнет выпечкой и горячим молоком. Ямиля направляется в противоположную сторону. Пол на этом этаже не глиняный, а кафельный.
- Русташи не могут долго жить под землей, поэтому вся их работа наверху.
- Они делают, что им прикажут? Или решают сами?
- Мы знаем, что для них лучше, - ни тени сомнения не прозвучало в детском чистом голоске, - Мы заботимся о них. Без нас они не проживут.
Девочка снисходительно улыбается моей дремучести и откидывает тканую занавеску. Небольшая комнатка полна зеркал. Вернее зеркальных дверей и стен.
- Здесь мы переодеваемся после охоты и работы, когда приходим домой. Здесь мы оставляем всю грязь, - она распахивает одну из дверей и показывает отделанную деревом парную. Парнишка лет восьми старательно скребет пол. Юная амазонка не обращает внимания на его склоненную в приветствии голову и возвращается к зеркалам. - Погляди на себя. Нравится?
- Да очень, - не смотрела на себя уже несколько суматошных дней. Передо мной стоит не совсем та Диана Лапкина, которую я впервые увидела на борту "синего кита". Вернее совсем не та.
Те же золотые волосы и овальное лицо. Только нос кажется не таким уж курносым, да глаза перестали косить. И выражение лица другое. Мое. Как будто со старого портрета отшелушивается новая живопись. Свежий слой оказался непрочным. Мои глаза и мой рот. Странное впечатление. Интересно, когда я смогу снова стать собой?
До этого момента была уверена, что не раньше, чем попаду в гималайские лаборатории. Теперь вижу, что ничего предсказать нельзя. Как там дела у Ольги?
Моя спутница иначе понимает затянувшееся молчание. Она рассыпает свои серебряные колокольчики и тормошит меня за плечо:
- Я так и знала! Ты больше не захочешь надевать свой серый камзол!
Светло бирюзовая, расшитая золотом туника, действительно мне идет.
Шелковые коричневые шаровары - мягкие и теплые. Синие вязаные тапочки на толстой войлочной подошве - удобны и бесшумны. Они еще не подозревают, какую чудесную роль им предстоит сыграть...

- О-о-оля-я-а!
Завтрак стынет, а эта чистюля все плещется и плещется под маленьким водопадом в саду. Алсу бежит через террасу с чистым халатом и шлепанцами, значит, ее любимая гостья уже заканчивает водные процедуры. Сколько раз я уговаривала Ольгу жить вместе: в доме так много свободных комнат! Но максимум на что она соглашается - погостить пару летних месяцев и несколько недель зимой. В эту длинную зиму вообще куда-то исчезла, но я так счастлива ее появлением, что мне не до упреков. А моя маленькая помощница сбилась с ног, пытаясь угодить. Мы обе обожаем Ольгу. С ней в наш спокойный дом приходит радость. Я даже не всегда понимаю, как она это делает.
Ничего особенного, просто живет. Но только с нею так хорошо целыми днями то хохотать ни о чем, то печь безумно замысловатые торты, то совершать героические пешие маршруты на соседнюю сопку, то просто разговаривать или читать. Все хорошо.
- Иду! - легкие шаги за спиной, и прохладные руки на глазах, - угадай, кто это?
- Ольга, прекрати, - нарочно сержусь я.
- А вот и не угадала! - Алсу счастливо хохочет и ныряет под руку подруге, - посмотри, я скоро буду как Ольга. Даже ты перепутала!
- Перепутаешь вас... Садитесь есть, гулены. Мой фейерверк скоро превратится в айсберг: придется все разогревать.
- Не ворчи, пожалуйста, а то мы уйдем завтракать к Цзин Тао. Правда, Алсу?
- Уйде-е-ем!!! К Цзин-цзин Тао-тао! - распевая фамилию китайца девочка начинает танцевать по комнате.
- Оля, уйми ребенка, а то все грохнется на пол, и мы вообще останемся без завтрака.
- Я не ребенок! - маслинки тут же чернеют. Все-таки, какая у нее тонкая нервная система. Я делаю "страшное лицо" Ольге.
- Все-все. Уже сидим. Мы обожаем твои завтраки. Правда, Алсу?
- Ешьте уже, только не проболтайтесь мэру, что я готовлю сама. Сходишь после завтрака на рынок, Алсу. Овощей почти не осталось.
Я нарочно перехожу на другую тему: сейчас обиженная девочка начнет опять спрашивать, почему я называю ее ребенком. А мне, честно говоря, не терпится поболтать с подругой.
- Тэсс, почему ты называешь меня ребенком? - бровки домиком и надутые губки.
Началось...
Калитка прозвенела, и мы, наконец, сможем обсудить прошедшие события.
Их так много накопилось за эту зиму. Но главная - где пропадала Ольга долгие четыре месяца.
Мы садимся напротив друг друга, взявшись за руки, и закрыв глаза, начинаем обмен информацией.
Я вижу знакомый берег. Пустой пляж с выброшенными крабами и медузами. Спутанные клочки водорослей в белой пене: все почти так же как сто пятьдесят лет назад. Только вместо зданий на горе стеной стоят мощные ливанские кедры, проросшие сквозь обломки покинутого людьми жилья. Как будто старая крепость расползлась по территории города, подбирая под себя все, что попадалось на ее пути. "Что, даже масей нет?" "Они держались дольше всех, но заразная мутация уничтожила и их".
Другая картинка. Мне ясно видно залив и остров. Крики чаек и крачек на птичьем базаре. Этот шумный пейзаж возник на странных скалах, с торчащими кусками бетонной арматуры и с россыпями битого стекла, сверкающего на солнце. Чудовищный ураган, или морское землетрясение смели миллионный город с лица земли. Только высоко над океаном в грудах зарастающего травой мусора нелепо торчит одинокая рука с поднятым факелом.
Третье видение напомнило мне последнее путешествие с Виктором. С высоты орлиного полета передо мной расстилается безбрежная степь, которую пересекает большая река. Нет по берегам ее ни лесов, ни людских поселений: только ковыль стелется блестящим покрывалом по ее необъятной поверхности, да табуны диких низкорослых лошадей топотом своим распугивают колонии юрких сусликов. "Куда же делись амазонки? Может быть, вы их просто не нашли в речных откосах?" Дальше и дальше летит невидимая птица. Через отроги старых гор, по среднеазиатским пустыням, к ярко-зеленым пастбищам Ала-тоо. "Они откочевали на юг. Не с кем стало торговать и воевать храбрым женщинам, после того, как обезлюдели северные территории". Легкие кибитки на цветущих склонах напоминают игрушечный городок, на зеленом паласе. "Дочери Земли больше не живут в подземных домах?" "Дочери Земли давно уже стали детьми Солнца, с тех пор как их возглавила дочь Виктора и Яктыгуль - Нурия". Кольнул в сердце осколок той давней, последней моей любви. Значит, у них родилась тогда дочь...