Прозаические произведения: Сфера безмятежности Напиток Семь легенд и сказаний башкирского народа Об одном незначительном споре

Толстенькая казашка закончила, по-видимому, приготовление завтрака; потому что в открытое окно вместе с вспотевшим раскрасневшимся лицом полезли ароматы свежей выпечки. Приглашающим жестом она позвала нас, потом повертела головой и, взгляд ее упал на злосчастную дверь.
Все затихли в ожидании продолжения.
Голова исчезла в полутьме кухни и, через несколько секунд, подперев руки в боки, женщина уже стояла перед главной героиней сегодняшней драмы. Дверь стояла прочно и прямо: как коммунист на допросе. Из уст разгневанной хозяйки полился не нуждающийся в переводе набор местных идиоматических выражений.
Слегка растерянный такой реакцией техасец стал еще меньше, вжавшись в бревно между мной и дамами.
На громкую эмоциональную "речь" толстушки из сарая вышел прошлый мальчуган, но без мокика. Встав напротив двери, они уже вдвоем начали обсуждать возникшую в их устоявшемся быте проблему. Девица с пустым ведром опять нарисовалась из-за барака и приняла живое участие в дискуссии.
Обстановка накалялась. Партер безмолвствовал. Из проснувшегося дома во двор потихоньку вылезли на шум все его обитатели. Нормально функционирующая дверь каждым своим хлопком вызывала бурную реакцию аборигенов. Мы понимали, что сделали что-то нехорошее, но что?!
Я не могу предсказать, как естественным образом разрешилась бы эта ситуация, если бы всех не отвлекло хлопанье крылышек автожира над головой.
Прилетел наш резидент. Виктор тут же ушел с ним внутрь. Умывшийся народ потянулся на завтрак. Я последняя привела себя в порядок, с удовольствием поплескавшись в чистой холодной воде.
Когда надо было войти в дом, дорогу мне преградила криво висящая на верхней петле дверь.

Способ дальнейшего передвижения наших подопечных неожиданно вызвал большой спор в нашей маленькой компании. По идее он не должен был возникнуть: ответственность за транспортировку лежала на местных представителях. Но мне абсолютно не нравилось, что пожилым людям будет необходимо провести еще два-три дня почти без движения, а лошадям придется это время вообще спать. Они и так еще не окрепли после предыдущей дороги!
Нам предлагался дирижабль. Так как, такой многочисленной группе не слишком мобильных людей с лошадьми, наземными средствами не просочиться по густо населенной территории Средней Азии, тем более через границу с Поднебесной. К тому же наши координаты уже у всех патрулей.
Все было понятно. Да, я понимала, что это почти безопасно: что специальное покрытие делает его невидимым, а высота полета гарантирует от случайных встреч. Но! Но мне совершенно не нравилась идея болтаться три дня в замкнутом пространстве, как желток в яйце всмятку. Именно всмятку! ... если вдруг откажут системы.
Тысячи причин, одна убедительней другой выдвигала я Виктору. На что звучал один и тот же убедительный ответ: "предложи что-нибудь другое"! Никакой действительно разумной альтернативы мне придумать не удалось, хотя два денька на тайм-аут я все-таки отвоевала.

Эти два дня показались мне месяцем райских каникул: я с раннего утра и до позднего вечера проводила время с Грэхэмом и его питомцами.
Он будил меня за час до рассвета и тихонько, стараясь не разбудить никого "кривым убоищем" - как прозвал дверь старый коновод - мы исчезали из дома и скакали в степь: поить, кормить и мыть лошадей. Тогда я как следует, узнала и полюбила Ганнибала. Всего лошадей было пять. Любимица Хэма Красотка, серый в яблоках Дымок, гнедая упрямица Мелисса и старый рабочий мерин Патрик, всю свою жизнь помогавший хозяину по хозяйству.
Мы даже толком не виделись с Виктором, к чему я, собственно, не очень то и стремилась. А он был постоянно занят приготовлениями к дальнейшему путешествию. Наши милые старики тоже старались вовсю, мельтеша по дому и двору трудолюбивыми пчелками. Честно говоря, я не вникала: зачем так много хлопот для такого короткого пути?
Если бы я задумалась об этом пораньше, не думаю, что мой отдых прошел бы так же безмятежно.
Наша всеобщая расслабленность объяснялась очень просто: эта зона, как и остальные "наши" зоны по миру, накрыта защитным колпаком и снабжена системой искривления пространства - около километра в диаметре. Любой, не имеющий специальной аппаратуры, может колесить по и над зоной сколько угодно: никакого барака с сараем посреди степи он не обнаружит.
Так ничего и не придумав, к концу второго дня и я начала собираться в дорогу. Почему, снабдив зону новейшими системами охраны, наши не позаботились о бытовом оборудовании, остается только гадать. По-видимому, ее проектировали и воплощали испорченные патриархатом мужчины. Уборкой, стиркой и готовкой здесь занимаются местные женщины.
Эти глубокие мысли пришли мне в голову во время стирки. Процесс забытый мной с конца прошлого века. С мыслей о патриархате я плавно перехожу на амазонок. Мужчины кстати не выглядели угнетенным классом.
Зато женщины, надо признать, великолепны. Никаких комплексов и зажимов! Передо мной опять встал гордый образ светловолосой красавицы. Конечно, внешне я ей может быть и проигрываю, но то, что я интереснее и богаче внутренне - бесспорно.
Утешайте себя, дамочка, как угодно, но Виктора вы своим богатством не удержали!
Я развешиваю перед открытым окном выстиранную одежду, белья я не ношу, и ловлю свое отражение в черном стекле. Кажется не только мой разум, но и мое лицо начали забывать о Диане Лапкиной. Глаза стали глубже и темнее, вытянулся нос и губы уже не такие пухлые. Даже волосы потихоньку приобретают мой каштановый оттенок.
- Ты стала еще красивее, чем раньше, - голос Виктора за моей спиной заставляет меня вздрогнуть.
- Ты говоришь это мне или Диане? - терпеть не могу, когда за мной подглядывают.
- Тебе, мисс Колючка. От Дианы почти ничего не осталось. Когда приедешь на станцию, можешь заняться исследованием проблемы "стирания образа".
- Почему бы тебе самому не заняться этим?
- Потому что я поеду совсем в другую сторону.
- Как? - резко поворачиваюсь и почти утыкаюсь носом ему в грудь.
Родной запах, усиленный дневной беготней, начинает тут же кружить мне голову. Как же я соскучилась! Надо немного отступить. Так лучше. Я пячусь задом, пока не натыкаюсь на подоконник. Располагаюсь поудобнее, как будто все идет как надо, и как можно спокойнее спрашиваю:
- Так что же произошло?
На лице Виктора ясно читается внутренняя борьба - сказать или не сказать? Я любуюсь им. Синяки почти исчезли, и за последние три дня он опять подзагорел и посвежел. Ореховые глаза, смотрящие куда-то в степь за моей спиной, в неярком освещении кажутся ярко-коричневыми. Волосы слегка отросли и начали виться на концах. Светильник за его головой просвечивает насквозь, образуя нимб.
"Все равно ты ангел" - говорю мысленно. Он как будто слышит мои слова, потому что внезапно улыбается и переводит взгляд на меня.
- Ты помнишь, что я тебя люблю?
- Так же как... - имя соперницы застревает у меня на губах. Хватит уже, идиотка!
- Это совсем другое. Ты же понимаешь, что у меня не было выбора.
Это было как наваждение.... Что это?
Он внезапно приближается вплотную ко мне, начинает перебирать камешки мониста на моей груди, и руки его соскальзывают к соскам в длинный вырез ночной сорочки. Больше я не могу противиться ни себе, ни ему. Пальцы наши раздевают и скользят, мнут, сжимают и снова скользят по обнаженной коже друг друга. Огонь разгорается в нижнем дань-тяне и распространяясь по груди, рукам, ногам, собирается в мозге. Критическая масса этого огня взрывается и, наполняя сладкой слюною рот, притягивает наши языки и губы. Растекающаяся по всему телу горячая жидкость собирается внизу живота и сливает наши тела в единое целое. Нет ничего вокруг - только космос. И этот космос - мы.

Кажется, прошла вечность, но за окном все еще яркий убывающий месяц.
Мы забыли погасить свет, и теперь можно вдоволь любоваться друг другом. Виктор целует меня в пупок и нежно размазывает свой поцелуй пальцем по моему животу.
- Я не могу тебе сказать, куда уезжаю.
- Мы больше не увидимся?
- Не знаю... Я люблю тебя.
- И я... Помнишь ту весну в Париже?
- Помню.
"Весна уходит.
Плачут птицы. Глаза у рыб
Полны слезами".
Я выключаю свет, и мы долго лежим, обнявшись в темноте. Слезы можно больше не прятать. Они стекают в подушку, не оставляя следа.
На одиноком карагаче начинают пересвистываться птички.
- Скоро начнет светать. Тебе пора.
- Мы больше не увидимся?
- Не знаю... Я люблю тебя.