Прозаические произведения: Сфера безмятежности Напиток Семь легенд и сказаний башкирского народа Об одном незначительном споре

Мелодичный звон невидимого гонга оторвал меня и мою маленькую хозяйку от любимого женского занятия.
- Я побегу вниз, Алтынсэс. Бабушка зовет на совет.
- Можно я похожу еще?
- Можно, - запнувшись лишь на мгновенье, быстро разрешила девочка, - только не разговаривай с русташами. И не выходи наверх.
И уже в дверях:
- Ровно в семь ты должна быть в Светлой Зале.
Легкие ножки унеслись, минуя лифт, по наклонному полутемному коридору вниз. Странно, почему мне разрешено шататься по дому одной? Неплохо, если я вызвала к себе такое доверие, но что-то чересчур быстро. Времена нынче совсем другого рода. Еще раз внимательно смотрю на себя в зеркало. Надо же так постареть за три дня: усталый взгляд тянет больше, чем на восемнадцать. Нос поцарапан. Но зато, это опять почти что я. Виктору будет легче. Легче что? Подумаю об этом после. После чего? "Да ну вас, голубушка, со своим маразмом. Вы для чего тут остались? Любоваться собой и своим сногсшибательным нарядом?" Наряд, действительно ничего. Очень даже ничего. Особенно монисто. Красивое стекло. Трогаю яркие цветные камушки: тяжелые и теплые. Это настоящие! Прохожу в предбанник и кладу украшение на маленький деревянный столик. Вот этот в центре - изумруд, его глубокий зеленый огонь трудно перепутать. А это, возможно, гранат. Точно гранат. Даже несколько гранатов: от желто-розового до темного винно-красного. Много янтаря. Светло зелененькие хризолиты. Синие александриты? Не уверена, слишком синие и глубокие, как южное небо. Мужской голос за стеной тихонько напевает знакомую песенку: "Мон папа, нэ ве па, ке же дансе, ке же дансе..."
Если бы камешки, лежащие сейчас передо мной заговорили, я бы и то не так была поражена. Довольное мурлыканье моего друга может означать только одно: он только что был с женщиной, и ему было хорошо! Я именно поэтому знаю эти забавные французские куплеты наизусть. Не может быть! Этого просто не может быть! Они нарочно записали мелодию, чтобы обмануть меня и дискредитировать его в моих глазах! Что с ним сделали проклятые мужененавистницы? Вскакиваю, больно ударяясь коленками о столешницу, и плюхаюсь обратно на скамейку. Нет! Это уж слишком! Слезы душат, подступая к самому горлу. Это уж слишком.
Сила воли покидает меня. И я беззвучно реву, уткнувшись носом в бирюзовые рукава. Громадное тяжелое одиночество придавливает к столу.
Кажется, прошла вечность. Песенка давно смолкла. Где-то звонко падают капли. "Тихо, дамочка. Хватит. Здесь и без вас довольно сырости. Ямиля нарочно привела меня сюда. Нарочно оставила одну. Все подстроено". Уговаривая и приговаривая, как над ушибленной коленкой ребенка, заставляю себя встать и пойти. Надо найти Виктора.
Мимоходом бросаю взгляд в зеркало( ссадина на распухшем от слез носу стала еще ярче) и выхожу в полутемный коридор. Как повезло, что никого нет! Запускаю мысленно красный шарик в движение: внизу живота понемногу становится тепло. Спокойствие и тишина возвращаются ко мне.
Войлочные подошвы мягко ступают по гладкой плитке: даже сама не слышу своих шагов. Это еще одна удача. Я еще не знаю о своей третьей удаче.
Справа кухня, там мы были днем. Сейчас в ней темно и тихо. На датчике уже без пятнадцати шесть. У меня как минимум час времени. "Вот видишь, как все здорово складывается", - продолжаю уговаривать себя. Дальше еще несколько комнат с занавесями вместо дверей. Первая, по-моему, мужская столовая. Там горит свет, слышны позвякиванье посуды и веселые мужские голоса, прерываемые короткими взрывами хохота. Чего они так веселятся все время? Мне больше знакомы серьезные, озабоченные тяжелой жизнью представители сильного пола. Может быть, все дело в этом - не надо "думать о том, как завтра жить будем"? Я слегка отгибаю ткань и окидываю быстрым взглядом собравшихся за длинным столом мужчин. Их совсем немного, гораздо меньше, чем женщин. Правда, мальчиков нет. И Виктора тоже. Шуршу к следующей комнате. За занавеской тишина. В полумраке ночного освещения вижу несколько кроватей, со спящими на некоторых из них.
Третья, судя по детским крикам - комната мальчиков. Прохожу мимо: вряд ли мой друг там. Коридор поворачивает налево. Ура! Все верно: именно слева, за баней звучала та дурацкая песенка. Даже если все закончится хорошо, у меня никогда больше не возникнет с ней теплых ассоциаций. Я разлюбила ее навеки. Интересно, а говорят "разлюбила навеки"? До этого слышала только насчет "полюбила...". Говорят, не говорят! Пусть сначала поживут с мое, а потом говорят, что хотят.
Злость придает мне храбрости. В стене неожиданно возникает проем - открытая арка, ведущая в маленький полутемный зальчик с чем-то вроде алтаря у дальней стены. Ноги сами несут меня к огонькам. Небольшая ниша в стене уставлена скульптурками, вперемешку с горящими лампадками и благовонными палочками. Хочется рассмотреть получше. Это же пластические изображения сексуальных игр! Настольная "Камасутра"! Рука непроизвольно тянется к фигуркам, и я делаю еще шаг. Черт!!! Как больно! Коленом об острый край каменного ложа! Падаю на мягкий пушистый мех: такая острая боль в нервных окончаниях, что впору завыть. Даже слезы брызнули... Если меня сейчас вынести раздетой на белый свет - представляю, какая красота откроется: поцарапанное лицо, ободранные колени и попа в синяках. На уютной шкуре становится тепло. Вот бы полежать немножко. Но какая здесь энергетика бешенная! Нет уж, валяться сейчас не стоит. Все три "киноварных котла" заработали одновременно и мощно. Негромкие шаги по коридору. Я распластываюсь на ложе и замираю. Мимо. Спрятаться практически невозможно - ни двери, ни занавеси - лучше поскорее уйти отсюда. Да, а "камасутра"? Хватаю самую маленькую глиняную фигурку в центре алтаря. На память, в коллекцию к моим куклам. Она самая крошечная и невзрачная среди платиновых, золотых и серебряных: никто, наверняка, и не заметит ее исчезновения. Тихий звон, невесть откуда вдруг взявшийся, мигом вышвыривает меня из залы.
За поворотом еще несколько комнат, но на этот раз с дверьми. Первая же дверь заставляет меня напрячься: за ней кто-то ходит и громко разговаривает. Кажется мужчина, но не Виктор. Второй голос мелодичный и сильный - женский. Знакомый, между прочим. Но кому он принадлежит? Ладно, это второй вопрос. Первый гораздо насущней: если они захотят сейчас выйти, куда денусь я? Дивясь собственной наглости, вплотную прижимаюсь к двери. Слышно намного лучше. Стоп, дамочка! Не наваливаться! Чуть не упала в комнату к разговаривающим, потому что дверь - бумажная! Как в лифте, только не гофрированная. Металла за ней нет: иначе ничего не было бы слышно. Говорят на татарском.
- ...олып килясез иртэнся, - голос нежный и гортанный одновременно.
Это не Буддика и не Чалман. Кроме них я здесь ни с кем из женщин не разговаривала. Разговаривала! Вернее слышала, как она приказывала отвести меня вниз. Это утренняя амазонка, удивившая меня своей необычной для азиаток внешностью. Чтобы удостовериться, осторожно проколупываю дырочку в центре нарисованной спирали. Прямо передо мной две широкие мужские спины, в коричневых кожаных камзолах. Надо проковырять побольше. Точно. Это она. Высокая загорелая девушка так хороша в свете ярких настенных светильников, что у меня почему-то опять сжимается сердце.
Вдруг кто-то закрывает мне ладонью рот и оттаскивает за талию от двери, крепко прижимая к себе и не давая возможности развернуться.
Я узнаю любимый запах, руки и перестаю брыкаться. Виктор осторожно ставит меня на пол и, прижимая палец к губам, тянет в соседнюю открытую комнату. Мы стоим за пристегнутой на кожаный ремешок дверью и молча смотрим друг на друга. Неужели прошли только сутки с того момента, как мы виделись в последний раз? Лицо моего друга кажется мне абсолютно иным, незнакомым. Или все дело в приглушенном боковом освещении?
- Как ты изменилась... - шепот чуть сдавленный.
- И ты, - я вдруг понимаю, что не знаю, как спросить.
- Мой коммуникатор потерялся. Ты держишь связь с Моцартом?
- Я поняла. А потом выключила свой. Со стариками пока все в порядке.
- План В?
- Да. Еще два дня. Успеем? Ты уже придумал, как отсюда выбираться? - последний вопрос дается мне с трудом. По лихорадочно горящему взгляду Виктора я уже все поняла, но продолжаю хвататься за соломинку, - Придумал?
- Не волнуйся. Нам не придется бежать тайком.
- Почему?
- Нас отпустят.
- Кто? Чалман? Вряд ли. В чем тогда был смысл нашего похищения?
- Не она.
- ???
- Яктыгуль.
- Она? - я показываю взглядом на соседнюю комнату.
- ...
- Значит, когда я там была... Я там слышала... В бане, за стеной, твою песенку. Это правда? Это с ней?
- Не волнуйся, тут все по другому, я тебе потом все расскажу, - голос сочувствующий, но не капли вины. Ах ты, дитя двадцать второго века! Разве ты можешь знать, что такое - ревность и обида влюбленной женщины!
Слезы стекают на подбородок, прожигая на щеках дорожки. Хватит, он все равно сейчас не сможет меня понять. Хотя, кто знает... Мы стоим молча. Рука Виктора гладит меня по плечу. Эта рука больше не греет. Капли остывают на лице, холод опускается в сердце и замерзает там кусочком льда. Никогда не думала, что это так происходит. Никогда не была брошенной женщиной. Что ж, голубушка, с боевым вас крещением. Мне становится смешно. Я улыбаюсь.
- Что? Тебе забавна эта ситуация?
- "С треском лопнул кувшин;
Ночью вода в нем замерзла,
Я пробудился вдруг".
- "Первый снег под утро.
Он едва-едва пригнул
Листики нарцисса". Не надумывай того, чего не знаешь, - дурацкое сочувствие перешло в не менее идиотское наставление.
Последние слова сдувают остатки слез с моей души. Все-то я знаю. Будь счастлив, любимый, с кем бы и где бы ты ни был! Ледышка переходит в нерастворимое состояние - в вечную мерзлоту.
- Может быть, дальше я справлюсь без тебя?
- Нет. Ерунда. До Гималаев мы доберемся, как было задумано - вместе.
- А потом?
- А потом - будет суп с котом! - кажется, нам удастся общаться на другом уровне.
- Когда мы отсюда уходим?
- Ночью. Ровно в два. Яктыгуль выпустит нас к реке. Там будет ждать лодка.
- Я свяжусь с Моцартом. Где мы с ними встречаемся?
- Вниз по течению. Лучше к утру. Пусть найдут на карте подходящую дорогу и сообщат нам точку пересечения с рекой.
- Ого! Уже без десяти. В семь меня ждут внизу.
- Ты сможешь выйти к реке одна? Там я тебя встречу.
- Конечно смогу. Не волнуйся. Ровно в два.
Кто ж его знает, смогу или нет. Как будто у меня есть выбор.